История жизни и смерти Андрея Ефимыча Рагина

В своей повести А.П. Чехов подробно описывал состояние земской медицины своего времени. Состояние было ужасное. В недостроенной больнице отсутствовал необходимый инструментарий, палаты были инфицированы, деньги на ведение хозяйства, еда и одежда разворовывались персоналом. Сам персонал по своей квалификации был малопригоден для врачебной деятельности. Особенно были презренны психически больные люди, вся помощь которым сводилась в насильственном содержании их в полуразрушенном флигеле. Надо думать, что состояние дел в этой больнице можно было экстраполировать на всю (или большую) часть земской медицины того времени.

Антон Павлович описывает состояние душевнобольных фрагментами, из которых ясно, что палату населяли пять пациентов. Среди них был «худощавый мещанин с заплаканными глазами», страдающий, по-видимому, депрессией циклотимического уровня. Следующим идет Мойсейка, пожилой человек, претерпевший патологическое развитие личности с элементами псевдодеменции и пуэрилизма в связи с реактивным состоянием после гибели своей шапочной мастерской. Более всех описан Иван Дмитриевич Громов, 33 лет, бывший судебный пристав и губернской секретарь, страдающий хроническим параноидным синдромом. О четвертом пациенте известно лишь то, что «паралитик», не способный к сознательной психической деятельности и уходу за собой, за что сторож Никита бьет его смертным боем. Наконец последний пациент — мещанин, служивший когда-то сортировщиком на почте, маленький, худощавый блондин с добрым, но несколько лукавым лицом. Он находится в состоянии острой парафрении. Настроение у него всегда повышено, он утверждает, что обладает особыми способностями и награжден «Станиславом второй степени со звездой». На очереди следующая медаль – шведская Полярная Звезда. Все пациенты предоставлены на попечение сторожа, и из медперсонала туда заходил главный врач больницы А.Е. Рагин, о ком и пойдет речь в данной статье.

Андрей Ефимович Рагин в преморбиде имел шизоидный склад характера с религиозным уклоном. Окончив гимназию, он не поступил в духовную академию, как хотел, а по настоянию отца окончил медицинский факультет. Сам Андрей Ефимыч не раз признавался, что он никогда не чувствовал призвания к медицине и вообще к специальным наукам. Как бы то ни было, окончив курс по медицинскому факультету, он в священники не постригся. Набожности он не проявлял и на духовную особу в начале своей врачебной карьеры походил так же мало, как теперь.

Когда Андрей Ефимыч приехал в город, чтобы принять должность главного врача, «богоугодное заведение» находилось в ужасном состоянии. В палатах, коридорах и в больничном дворе тяжело было дышать от смрада. Больничные мужики, сиделки и их дети спали в палатах вместе с больными. Жаловались, что житья нет от тараканов, клопов и мышей. В хирургическом отделении не переводилась рожа. На всю больницу было только два скальпеля и ни одного термометра, в ваннах держали картофель. Смотритель, кастелянша и фельдшер грабили больных.

Осмотрев больницу, Андрей Ефимыч пришел к заключению, что это учреждение безнравственное и в высшей степени вредное для здоровья жителей. По его мнению, самое умное, что можно было сделать, это выпустить больных на волю, а больницу закрыть. Но он рассудил, что для этого недостаточно одной только его воли и что это было бы бесполезно; если физическую и нравственную нечистоту прогнать с одного места, то она перейдет на другое; надо ждать, когда она сама выветрится. К тому же, если люди открыли больницу и терпят ее у себя, то, значит, она им нужна; предрассудки и все эти житейские гадости и мерзости нужны, так как они с течением времени перерабатываются во что-нибудь путное, как навоз в чернозем. На земле нет ничего такого хорошего, что в своем первоисточнике не имело бы гадости. Приняв должность, Андрей Ефимыч отнесся к беспорядкам, по-видимому, довольно равнодушно. Будучи лишенным каких-либо организационных и административных качеств, он предоставил управление больницей фельдшеру. Он не имел частной практики, но к ней и не стремился. Более того, он всё меньше и меньше принимал больных, а в итоге сократил свое рабочее время до двух приемов в неделю.

Наружность А.Е. Рагин имел грубую, мужицкую; своим лицом, бородой, плоскими волосами и крепким, неуклюжим сложением он напоминал трактирщика на большой дороге, разъевшегося, невоздержного и крутого. Но поступь у него была тихая и походка осторожная, вкрадчивая; при встрече в узком коридоре он всегда первый останавливался, чтобы дать дорогу, и не басом, как ждали, а тонким, мягким тенорком говорил: «виноват!» Он не следил за внешностью, и даже новая одежда на нем выглядела старой. Одну и ту же пару он таскал лет по десяти, а новая одежа, которую он обыкновенно покупал в жидовской лавке, казалась на нем такою же поношенною и помятою, как старая; в одном и том же сюртуке он и больных принимал, и обедал, и в гости ходил; но это не из скупости, а от полного невнимания к своей наружности. По характеру Андрей Ефимыч был близок к сенситивному шизоиду и имел элементы избегающего поведения. Он сторонился светской жизни, а время проводил уединенно за чтением книг и умеренным потреблением алкоголя. Единственным контактом с внешним миром у Андрея Ефимыча был приятель – Михаил Аверьяныч, немолодой почтмейстер, разорившийся богатый помещик. В беседах Андрей Ефимыч был пассивен, и время встреч с приятелем проходило за распитием пива.

Случайно Андрей Ефимыч зашел в палату № 6, где познакомился с пациентом Иваном Дмитриевичем Громовым. Пространные, мало связанные между собой обличительные речи пациента заинтересовали А.Е. Рагина. Там он обвинялся Громовым в воровстве и втягивался в продолжительную беседу. Визиты доктора во флигель становились ежедневными, разговоры с Громовым производили на Андрея Ефимыча глубокое впечатление. Они спорили. Доктор занимал позицию греческих стоиков и проповедовал презрение к жизненным страданиям, а Громов мечтал покончить со страданиями, называл философию доктора ленью.

Скоро по больнице разнесся слух, что доктор Андрей Ефимыч стал посещать палату № 6. Никто — ни фельдшер, ни Никита, ни сиделки не могли понять, зачем он ходил туда, зачем просиживал там по целым часам, о чем разговаривал и почему не прописывал рецептов. Поступки его казались странными. Михаил Аверьяныч часто не заставал его дома, чего раньше никогда не случалось, и кухарка была очень смущена, так как доктор пил пиво уже не в определенное время и иногда даже запаздывал к обеду.

После этого Андрей Ефимыч стал замечать кругом какую-то таинственность. Мужики, сиделки и больные при встрече с ним вопросительно взглядывали на него и потом шептались. Девочка Маша, дочь смотрителя, которую он любил встречать в больничном саду, теперь, когда он с улыбкой подходил к ней, чтобы погладить ее по головке, почему-то убегала от него. Почтмейстер Михаил Аверьяныч, слушая его, уже не говорил: «Совершенно верно», а в непонятном смущении бормотал: «Да, да, да...» и глядел на него задумчиво и печально; почему-то он стал советовать своему другу оставить водку и пиво.

Андрей Ефимыч перестал заниматься врачебной практикой, полностью уступив место молодому врачу Евгению Федоровичу Хоботову. Он еще больше опустился, перестал читать и не поддерживал ни с кем контактов. Время проводил за перебиранием старых книг. Перестал поддерживать давно сложившийся распорядок жизни.

Это становится известно доктору Хоботову, молодому врачу, очевидно, желающему занять место Рагина на посту главного врача. В августе Андрей Ефимыч получил письмо от городского головы с просьбой явиться в управу по очень важному делу. Состоявшийся разговор оказался комиссией по освидетельствованию его умственных способностей.

По результатам освидетельствования Андрея Ефимыча отправили в отставку, и Михаил Аверьяныч повез его «для лечения» в Москву, Петербург и Варшаву. Перемена обстановки не улучшила состояния Андрея Ефимыча, он тяготился новыми контактами и светскими развлечениями. Поездка закончилась реакцией отказа со стороны Андрея Ефимыча. Он отказывался выходить из номера, лежал на диване, лицом к спинке и не отвечал на вопросы.

После возвращения в свой город Андрей Ефимыч оказался без квартиры, работы и средств к существованию. Шестикомнатную квартиру пришлось поменять на трехкомнатную, где в его распоряжении были две комнаты. Вставал он по-прежнему рано и после чаю садился читать свои старые книги и журналы. На новые у него уже не было денег. Оттого ли, что книги были старые, или, быть может, от перемены обстановки чтение уже не захватывало его глубоко и утомляло. Чтобы не проводить времени в праздности, он составлял подробный каталог своим книгам и приклеивал к их корешкам билетики, и эта механическая, кропотливая работа казалась ему интереснее, чем чтение. Однообразная кропотливая работа каким-то непонятным образом убаюкивала его мысли, он ни о чем не думал, и время проходило быстро. Даже сидеть в кухне и чистить с кухаркой картофель или выбирать сор из гречневой крупы ему казалось интересно.

Андрей Ефимыч стал затворником, выпроваживал навещавших его полицмейстера и нового врача, отказывался принимать лекарства. В конечном итоге он выгнал всех посетителей и тем предрешил свою судьбу.

В итоге Андрей Ефимыч обманом был помещен в палату № 6 и стал шестым пациентом. При попытке выйти он был избит сторожем и навсегда остался в психиатрическом флигеле. У него развилось апатическое состояние. Он лежал, не ел, не пил, ни с кем не разговаривал. Умер он по воле автора от апоплексического удара и был похоронен, причем на его похоронах присутствовали только два человека.

В клиническом плане здесь можно говорить об изменениях шизоидного характера, которые можно проследить на трех отрезках времени. В юношеском возрасте он был шизоидом со сверхценностями и увлекался религией. В более зрелом возрасте религиозность исчезла, и он стал сенситивным шизоидом. На последнем отрезке своей жизни он мог быть квалифицирован как дефицитарный шизоид. На этом фоне наблюдались явления эндореактивной дистимии с развитием реакции отказа. Последние дни его жизни характеризовались апато-абулическим состоянием. Можно предположить, что, не будь преждевременной смерти, Андрей Ефимыч мог проявить черты апатического слабоумия. Столь выраженная динамика с накоплением дефицитарной симптоматики заставляет заподозрить развитие эндогенного заболевания в форме простой шизофрении. Подтверждением этому может служить выраженная профессиональная деградация с утратой в конечном итоге трудоспособности. У Андрея Ефимыча наблюдалась нарастающая социальная дезадаптация без надежды на восстановление социального статуса. Кроме того, отмечалось нарастание эмоционального оскудения и разрыв всех связей с внешним миром. Попадание в психиатрическую палату не явилось случайностью, это был единственный исход из сложившейся безвыходной ситуации. Эта госпитализация явилась той единственной мерой помощи психическому пациенту, доступной в условиях того времени.